Главная » 2012 » Январь » 25 » Альтернативное мнение по поводу Славяно - Арийских вед Часть 5
20:06
Альтернативное мнение по поводу Славяно - Арийских вед Часть 5


Альтернативное мнение по поводу Славяно - Арийских вед (т.к. сайт нейтральной тематики)




ВМЕСТО ЭПИЛОГА


Итак, я попытался доказать, что та "Влесова книга", о которой спорили в нашей печати в 70-х годах, вовсе не бесценный историческим источник, а мистификация, при этом созданная в весьма близкое от нас время.
Но как же быть с теми оговорками и противоречиями в высказываниях Ю. П. Миролюбива, которые дают основание допускать, что какие-то дощечки (с молитвенными текстами, выжженными железом, а не процарапанными ножом) он все же видел? Не относится ли к их числу та единственная дощечка (напомним: она значительно отличается по объему содержащегося на ней текста от остальных), фотографию которой он решился публиковать?
Еще в 1960 году, задумываясь над возможным образцом подделки, Л. П. Жуковская назвала в этой связи имя А. И. Сулакадзева.[175]
Коллекционер и собиратель А. И. Сулакадзев (умер в 1830 году) был известен не только своим собранием рукописей и раритетов (среди которых были и такие, как дубинка Добрыни, камень с Куликова поля, на котором будто бы отдыхал Дмитрий Донской, и т. д.), но прежде всего своими подложными приписками, с помощью которых он придавал подлинным рукописям особую ценность, искусственно их удревняя или привнося в них уникальные известия.[176] Не чужд был Сулакадзев и изготовления поддельных рукописей. Его подделки смутили даже престарелого Г. Р. Державина, опубликовавшего фрагменты из них с факсимильным воспроизведением текста (вероятно, с рисованной копии) и со своим поэтическим переводом.[177]
Археограф и библиограф Е. Болховитинов упоминает эти сулакадзевские подделки в своем "Словаре": "Некоторые и у нас хвалились также находкой якобы древних славено-русских рунических письмен разного рода, коими написан Боянов гимн и несколько провещаний новогородских языческих жрецов, будто бы пятого века. Руны сии очень похожи на испорченные славенские буквы".[178] В статье "Боян", вошедшей в "Биографии российских писателей", Е. Болховитинов также упоминает сочинение Сулакадзева: "Недавно появился было найденный целый древлеславянский гимн Боянов князю Летиславу, писанный на пергаминном свитке красными чернилами, буквами руническими, доныне у нас бывшими в неизвестности. (Мнимый подлинник сего гимна и еще целая книга нескольких древних оракулов новогородских, писанных также на пергамине, находятся у г. Сулакадзева. — Прим. Е. Болховитинова). В сем гимне довольно подробно сам Боян о себе рассказывает, что он потомок Славенов… что отец его был Бус… что старый Словен лично видывал его и проч., но гимн сей в свет еще не издан и критикою не удостоверен, а потому за историческое доказательство принят быть не может".[179] Но если Е. Болховитинов словно бы колеблется в вынесении окончательного приговора, то выдающийся лингвист А. X. Востоков совершенно безапелляционен в своем суждении о языке одного из сочинений Сулакадзева: "…исполненное небывалых слов, непонятных словосокращений, бессмыслицы, чтоб казалось древнее".[180] Характеризуя язык сочинений и приписок Сулакадзева, М. Н. Сперанский также писал, что "они часто представляют бессвязный набор слов, показывающий бессилие автора справиться с самыми простыми оборотами старинной речи".[181]
Как видим, язык сулакадзевских подделок напоминает нам по общему своему характеру язык ВК. Но их сближает не только это. И у Сулакадзева и у создателей ВК тот же интерес к языческой древности, те же псевдославянские имена,[182] та же перекличка со "Словом о полку Игореве", тот же изобретенный алфавит, будто бы сходный с рунами (именно "рунический" алфавит, как помним, неоднократно упоминал Миролюбов), тот же характер написания слов с пропуском гласных букв (ср. во фрагментах, опубликованных Г. Р. Державиным: плъ, блгъ, слвы, злтымъ, жрцу и т. д.). Но самое любопытное, что написания букв в рукописи Сулакадзева, как можно судить по публикации Г. Р. Державина (приведшего, видимо, клише с копии), чрезвычайно близки к написаниям на фотографии "дощечки", опубликованной Миролюбовым. Особенно велико сходство необычной по начертанию буквы, которая у Сулакадзева означала букву "в", а у Миролюбова — "б".
Но нас ждет еще одно любопытное совпадение. Не все раритеты Сулакадзева были написаны на пергаменте. В каталоге своей библиотеки, перечисляя "исполненные или пока только задуманные подделки", как скажет о них А. Н. Пыпин,[183] Сулакадзев назовет и такие: "Патриарси. Сея вырезана на буковых досках числом 45"; или: "Китоврасе; басни и кощуны", с примечанием: "На буковых досках вырезано и связаны кольцами железными, числом 143 доски, 5 века на славенском".[184]
Весьма вероятно, что подделки Сулакадзева (если они действительно были не только задуманы, но и исполнены и дошли до современников Миролюбова) или описания их (у Державина, Болховитипова, Пыпина) помогли Миролюбову в создании описания "Влесовой книги" и ее графики, натолкнули и на саму идею "деревянной книги". Наконец, допустимо, что А. Ф. Изенбек или кто-нибудь иной показывал Миролюбову какую-то поддельную дощечку с текстом псевдоязыческих пророчеств. Что такие тексты Сулакадзев сочинял, свидетельствуют его современники.
Но этот вопрос требует дальнейших разысканий.


А. А. Алексеев ОПЯТЬ О «ВЕЛЕСОВОЙ КНИГЕ»[185]


Проблемы истории и культуры славян в доисторический период, т. е. в период до появления собственных письменно-исторических источников, вызывают постоянный и большой интерес в различных кругах нашего общества. Один из путей решения этих проблем некоторые наши современники видят в «Велесовой книге», ее новое издание стало доступно читателю.
В книге полностью издан текст и перевод «священного писания древних славян» в сопровождении исследования и комментариев, а также разного рода иллюстративного материала. По-видимому, издатель рассматривает «священное писание» как непременный жанр средневековой письменности рядом с хронографией, эпическими песнями, сказочным и песенным фольклором, полагая, что всякий народ и всякая культура должны обладать «священным писанием» своего собственного сочинения. Взгляд этот можно признать далеко не традиционным, так что читатели останутся не удовлетворены лаконизмом, с которым освещен этот вопрос на с. 192. Ведь от установления жанровой природы «Велесовой книги» зависит оценка многих конкретных ее особенностей.
«Священный текст» набран особым шрифтом, воспроизводящим формы того оригинального письма, которое якобы было использовано новгородскими волхвами IX века при нанесении текста раскаленным железным писалом на буковые доски. Этот шрифт — «велесовица» — представляет собою кириллицу с резкими углами, что объясняется характером письма — процарапыванием букв; несколько букв своим начертанием восходят то ли к скандинавским рунам, то ли к индийскому письму деванагари. Как и кириллица, этот шрифт полностью воспроизводит греческое унциальное письмо, которому подражает и в орфографии, например употреблением диграфа оу и буквы ф. Поэтому предположения и намеки на его независимое происхождение, разбросанные тут и там в комментарии (с. 226–232), не заслуживают серьезного внимания.
Едва ли воспроизведение текста сделано вполне корректно: нередко встречаются опечатки — вроде высоцх (с. 30) вместо высоцхъ, одно и то же слово появляется в разных видах — вроде хопа и хорпа (с. 64, правильно последнее). При изобилии нестандартных грамматических форм читатель лишен возможности контролировать правильность воспроизведения текста. Издатель отказался от обычного способа подачи текстовых вариантов в критическом аппарате, вместо этого он вводит их в текст в разного рода скобках, что еще более затрудняет прочтение и открывает пути новым искажениям.
Перевод, сопровождающий текст en regard, является весьма свободным, нередко он далеко расходится с оригиналом. В переводе встречаются ошибки. Например, на с. 26 текста говорится о подсечном земледелии, которым не было нужды заниматься «борусичам», пока они жили в Туранских степях, однако выражение «палити дубы о поля» (т. е. «сжигать деревья для полей») оригинала переведено «сжигать дубы и поля», что показывает незнакомство переводчика с данной исторической реалией. В рассказе о языческих вакханалиях упоминаются «листы зелены а мокошаны» (с. 32), т. е. зеленые листья, связанные как-то с богиней Мокошью, что понято переводчиком «листы зеленые и водоросли». В списке языческих богов на с. 302–304 имя Мокоши (как бы славянской Афродиты) отсутствует. Фраза «Се души пращуры наша од Иру срящети на ны» (с. 72), конечно, не может быть точно передана, потому что в ней искажены славянские формы согласований, но все же ясно, что речь идет о том, что «души предков встречают нас», в переводе же предлагается неоправданное истолкование «сияют» (с. 73). Такого рода примеры легко умножить.
Тематически «Велесова книга» распадается на две части: гимны языческим богам и исторические повествования, описывающие перемещения народа по лицу земли и сражения с соседями за свободу и за собственный удел. Легко заметить отсутствие сколько-нибудь ярких деталей, содержательной информации в этом обширном сочинении. Общая тональность не эпическая, а лиро-драматическая, в языке полностью отсутствует формульность, являющаяся непременным признаком всякой эпики, даже книжной эпики вроде «Энеиды». Описания сражений бедны и не детализованы. Крайне мало этиологических легенд (т. е. сказаний о происхождении того или иного названия), которые столь характерны для всякого фольклора.
Славянское язычество предстает как сентиментальный парафраз «естественной религии», воспетой Мэтьюреном в «Мельмоте-скитальце» и практиковавшейся в конце XVIII века в благонамеренных ложах розенкрейцеров Шварца и Новикова. Человеческие жертвоприношения, о которых упоминает наша летопись, объяснены в историческом отделе «Велесовой книги» влиянием кровожадных варягов; подобно Каину (Быт. 4:3), славяне-язычники приносили жертвы от плодов земных (с. 102, 156). Отметим попутно, что А. Асов склонен видеть в киевлянах потомков Каина (с. 271–272). Греков-язычников «Велесова книга» упрекает в том, что у них боги антропоморфны и вырезаны из камня, «а наше бозие соуте выразе» (с. 90), т. е. «образы». Заключительные гимны, помещенные в третьей части книги (с. 180–188), делают решительный шаг в сторону монотеизма. Славяне не являются даже огнепоклонниками, а рассматривают огонь как своего рода духовную жертву Богу, здесь же утверждается, что «бог е един и множествен» (с. 188), что совпадает с христианским учением о Троице.
Исторические сюжеты книги находятся в согласии со средними школьными представлениями о прародине индоевропейцев, они основаны на свидетельствах византийских историков о их номадических соседях I тысячелетия н. э. Не отмечено ни одного события, которое обогатило бы наши сведения по истории тех народов, с которыми славяне вступали в контакты. Нет ни датировок, ни локализации тех бесконечных военных стычек, которые якобы не прекращались у славян с соседями. Диапазон хаотических перемещений народа непомерно широк, он охватывает Сирию и Египет, что может быть уместно ватаге странствующих искателей наживы, но едва ли союзу кочевых племен. Восторженные упоминания Семиречья связывают эту историософскую утопию с «туранской идеей», разрабатывавшейся в 20-е годы евразийцами, а назойливые восхваления мифического предка Ария и ведических коров — с «арийскими теориями», получившими в ту же эпоху популярность в Германии.
Исторические противоречия с русской летописью легко объясняются задачами «Велесовой книги» создать национальный эпос. Поэтому здесь фигурирует представление о руси как о славянском племени, берущем начало от прародителя Руса. Между тем известно, что источники X века (Константин Багрянородный, договоры с греками) называют русью варягов и лишь в эпоху после Крещения это название постепенно переносится на все славянское население Киевского государства. Представления об эпохе формирования наций являются здесь в анахронистическом виде. Согласно «Велесовой книге», русское национальное самосознание восходит к индоевропейским временам. Комментатор разделяет такого рода идеи, он отождествляет участников варяжских дружин с представителями современных народов — норвежцев, шведов, датчан, финнов и др. (с. 296).
Лингвистические особенности «Велесовой книги», неизвестные другим славянским источникам, ее издатель возводит к особому жреческому языку, которым книга якобы написана (с. 233). Такое объяснение сталкивает нас с новыми трудностями. Язычество обычно обходится без священного текста, потому не нуждается в специальном языке, хотя может применять некоторые термины и технические выражения при исполнении ритуала. Если славянское язычество было единым для всех славян, то уместен вопрос, что представлял собою тот жреческий наддиалект, которым могли пользоваться жрецы от Новгорода до Дубровника, т. е. в какой мере входили в него лингвистические элементы из разных диалектов. Если ритуал, описанный в «Велесовой книге», был новгородского бытования, то с какой стати в нем так много южнославянских и польских черт? Кое-что из общеславянской языческой терминологии нам известно — это слова Бог, рай, черт, вероятно, див, а также имена некоторых божеств. То, что известно о славянском язычестве из независимых от «Велесовой книги» источников, не предполагает наличия текстов, чтение которых должно было бы сопровождать исполнение ритуала. Впрочем, «Велесова книга» ни в коей мере и не может быть основой ритуала, потому что ее историческая часть для богослужения непригодна, а гимны по их благопристойному содержанию больше подходят для хоров гимназисток, чем для воинов и работорговцев, прибивших щит на врата Царьграда, или для сельскохозяйственных тружеников «зоны рискованного земледелия», или для жителей лесов, занятых охотой и бортничеством.
«Жреческий язык» не позволяет составить сколько-нибудь благоприятное мнение о новгородских волхвах, которые им якобы пользовались.
Прежде всего бросается в глаза ограниченность лексического запаса, особенно религиозной и социальной терминологии, однообразие применяемых синтаксических средств. Возможно, будущие исследователи «Велесовой книги» потрудятся составить словарь, чтобы точнее оценить эту вопиющую бедность. Комментатор признается, что написал грамматику языка «Велесовой книги» (с. 233), но поверить в это трудно, поскольку он считает, что волхвы неплохо справлялись с формами глагола (с. 252), в действительности глагол оказался их ахиллесовой пятой (см. ниже).
При чтении «священного писания новгородских жрецов» мне удалось найти лишь одно место, которое можно оценить как сентенцию, афоризм, притчу, паремию, — короче, как высказывание с признаками коллективной или индивидуальной мудрости, что так характерно для других произведений этого немаловажного в социальном плане жанра — «священного писания». Приведу эту притчу в качестве образца оформления мудрой мысли: «Муж прав ходяй до мове несть, иже реком есте ходящет прав быти, но есь иже слъвеси го а вершена до це съвпадашет. Тому рщено есь о стара, абосьмы творяли бяхом лиепая, яко дяды наши» (с. 142). Понимать эту мудрость следует так: «Не тот справедлив, кто исправно ходит в мовницу, а тот, у кого не расходятся слова с делами. Потому и сказано прежде, чтобы мы поступали хорошо, как предки наши». Поистине полезное и приличное поучение пай-мальчикам! Подробный разбор форм этого аграмматичного текста превратился бы в школьную работу над ошибками, но стоит обратить внимание на присутствие поздних украинско-польских элементов, особенно в образовании сослагательного наклонения.
Как видно из этой притчи и подтверждается другими местами «Велесовой книги», омовениям (очевидно, в новгородской бане — «мовнице») придается высокое ритуальное значение. Здесь «новгородские волхвы» явно оказались под обаянием попавшей в Начальную летопись киевской легенды об апостоле Андрее, в которой саркастически описаны новгородские бани. Читатель может вспомнить также о языческой антропогонии, изложенной в летописи под 1071 годом, согласно которой Бог, моясь в «мовнице», бросил на землю мочалку, из которой и возник человек. Итак, можно уверенно заключить, что наши предки были банепоклонниками.
Язык «Велесовой книги» дает поразительные свидетельства сильной сарматофильской (полонофильской) тенденции «новгородских волхвов», что видно и в вышеприведенном отрывке. Вот еще примеры полонизмов: ляты (с. 50) = лѣта, кревѣ (с. 46) = кровь, менжо (с. 24) = муж или мжжъ, жещутъ (с. 26) = рекутъ, гренде (с. 32) = гриди, пребендетъ (с. 36) = пре-будетѣ или прѣбждетѣ и даже пшебене (с. 16) с тем же значением, узржехом (с. 12) = узрѣхом, пшелетла (с. 16) = прелетѣла. Как известно, переход смягченного ρ в ж/ш в польском языке отмечается лишь с XV века.[186] Сарматофильство «новгородских волхвов» простирается так далеко, что они вставляют носовые гласные там, где их никогда не было и быть не могло: до стенпы (с. 20) = до степи, о венце (с. 24) = о вѣцы, ренце ренбы пълнѣ на (с. 22) = рѣкы рыбы плѣны, згенбелъ (с. 60) = гибель и т. п.
Издатель и сам заметил этот крен в «полыцизну» и объяснил его наличием в Новгороде «переселенцев из западнославянских земель» (с. 233). Но возникают новые вопросы. Что это за движение западных славян в Новгород в IX веке, каковы его причины? Почему переселенцы заняли такое важное место в жреческой среде, тогда как в новгородских церковных рукописях XI века западнославянское участие не отразилось? Почему эти западные славяне допускали грубые ошибки в своем родном наречии, решительно не зная, где звуки носовые и где нет? Почему весь «жреческий кодекс» оказался написан в IX веке в Новгороде и не несет в себе более ранних языковых и литературных пластов? В ответ на критику таких написаний, где неправильно употреблены носовые, А. Асов отвечает, что, по наблюдениям Л. П. Жуковской, уже в ранних славянских рукописях наблюдается мена ѣ и γ (с. 246). Действительно в некоторых флексиях на месте старославянского малого юса (А) русские тексты дают ять (ѣ), например, овъцу: овъцѣ (именит. падеж множ. числа). Но в корнях известны лишь орфографические колебания между йотированным α и ятем (я, ѣ) благодаря неразличению этих звуков в диалекте солунских славян. Слависты такого рода, как «новгородские волхвы», авторы «Велесовой книги», убеждены, что орфографическая неустойчивость славянских рукописных текстов имеет лишь количественные, а не качественные характеристики, поэтому они позволяют себе заменять что угодно чем попало.
Эти же «волхвы», испытывая слабость и к церковнославянским формам, создают их следующим путем: они пишут щасъ вместо часъ, вещеръ (с. 18) вместо вечер, травы злащне (с. 32) вместо злачны, всящестии (с. 30) вместо въсячъскыи (всяческий) и т. п. Им удалось заметить закономерность типа ночь: нощь, свеча: свеща, но, не зная исторической грамматики славянских языков, они решили, что всякому русскому ч соответствует церковнославянское щ. Пришедшие на Русь после ее Крещения христианские тексты написаны были на церковнославянском языке, особенностью которого было преобладание южнославянских лингвистических форм. Не ясно только, чем эти формы могли привлечь симпатии «волхвов». Конечно, А. Асов и тут берет их под защиту, указывая, что в новгородской берестяной грамоте № 67 на месте ч тоже написано щ: щести (с. 251). В действительности в этой грамоте написано Жирославъ бъщести, второе слово издатель грамоты предлагает понимать как предложно-именную форму «бес чести»,[187] хотя лучше видеть здесь глагол «бесчестит».[188] Передача звукового сочетания с + ч буквой щ представляет собою нормальное явление русской и церковнославянской орфографии, мы и сегодня произносим в этих случаях звук щ (ср. счастье, бесчисленный и т. п.).
Раз грамматики «волхвы» не знали, сочинение их демонстрирует совершенное неведение форм славянского глагола. Не стоит удивляться, что они допускают обычную для всех дилетантов ошибку смешения форм глагола-связки быти. Чаще всего употребляется форма есе, неизвестная другим источникам, но вот более интересные примеры: «тые два есьва удъ-ржаны» (с. 8) — должно быть еста, тогда как есва 1-е лицо мн. числа; «якожде руште соуть, а себе славу имяхомъ» (с. 44) — должно быть 1-е лицо мн. числа есмы, тогда как соуть 3-го лица; «град бяста велик» (с. 56), где глагол оказался в двойственном числе.
Злополучные «волхвы» сочинили личные глагольные формы на основе плохо им знакомых причастных суффиксов и суффиксов имперфекта. На каждой странице встречаются монстры такого вида: пъящехомъ (с. 6) = поемъ (?), убрежешет (с. 8) = убережет, тецехомсте (с. 8) = текохомъ, одевгъзе-щеши (с. 10) = отверзеши, одѣлящешетъ (с. 10) = отдѣляетъ, одсенщехом (с. 14) = отсѣкохомъ, обитващехом (с. 33) = обитахомъ, се биящехом (с. 22) = бихомъ ся, се оурадогщехомся (с. 24) = радуемся, поражещете (с. 24) = поражати или поразите, даяшутъ (с. 26) = даяху, не имоша (с. 28) = не имѣша, пребендіехом (с. 38) = пребываем, вѣдящутъ (с. 46) = вѣдяху, рекохутъ (с. 46) = рекут, текощутъ (с. 82) = текут и т. д. В переводе г. Асова глагольные формы текста трактуются произвольно, ни время, ни лицо не соотнесены с грамматикой, в большинстве случаев этот «жреческий имперфект на — щехом» передается настоящим временем.
Заметной чертой текста «Велесовой книги» являются формы с i на месте старого ятя (ѣ): місто (с. 14), сіно (с. 56), біда (с. 130) и т. д. Как известно, исчезновение ятя в украинском произошло не ранее XIII века.[189] Из других украинизмов приведем: спѣвати (с. 18 и др.), ищо = що (что) (с. 20), стип или стенп — употребляется постоянно с твердым конечным согласным, как в украинском. Нередко попадаются целые пассажи, которые звучат почти по-украински, например: «Мъленя утврша телесы ядымо, а иде-мо до поле наши труддяатисе, яко бъзе велеша вс(я)ку мужу, иже чінен есь трудитсе ся на хлеб свуй» (с. 182).
Наконец, следует отметить в этом языке и кое-какие лексико-семантические анахронизмы, т. е. явления, не соответствующие предполагаемой эпохе IX века и нехристианской культуре. Так, «волхв», написавший «се бо тайна велика есе» (с. 8), невольно процитировал крылатые слова апостола Павла (Ефес. 5, 32). Неоднократно упоминаемая в «Велесовой книге» живая вода (с. 16, 34 и др.) известна русским волшебным сказкам, но также и Библии (см. книгу пророка Захарии — 14, 8; Евангелие от Иоанна — 4, 10–11). Библейское происхождение имеет образ земли, текущей медом и млеком (с. 40) (см.: Исход, 3, 8; 13, 5; 33, 3; Левит, 20, 24; Числа, 13, 28; 16, 13 и др.), фольклору известна лишь молочная река с кисельными берегами. Встречается пародийное использование христианских литургических формул, например: «Бонде благслвен, вожды, нынт, а прене о векы а до веку» (с. 62).
Среди языческих праздников упоминаются русалии (с. 30, 102), однако нужно иметь в виду, что название восходит к латинскому rosalia, которым обозначался масленичный карнавал, и пришло оно на Русь из Средиземноморья через южных славян уже в христианскую эпоху. Невинное, казалось бы, слово царь (в форме cap, с. 78) для IX века тоже является анахронизмом: оно зафиксировано только с XIII века — до тех пор в употреблении находилась исключительно форма цесарь (цьсарь).5[190] Странное изобретение «волхвов» скотиводиаи (с. 22) тоже не представляется удачным — образования типа скотовод, скотоводство и т. п. впервые появляются в русском языке лишь в XVIII веке у Тредиаковского и Радищева.[191] Слово степь, столь важное для туранской идеи, очень часто встречается на страницах «Велесовой книги» (нередко оно приводится в причудливых написаниях вроде стенп, с. 20, или ступ, с. 30). Нужно, однако, иметь в виду, что древней письменности оно неизвестно, в летописи степь называется полем. При своем появлении слово степь означало, как кажется, то, что мы теперь называем пустыней, поэтому не могут не вызвать улыбки райские степы (с. 36) наших «волхвов».
Нужно подчеркнуть, что в языке «Велесовой книги» нет никаких лингвистических архаизмов, которые бы оправдали ее датировку IX веком. Но датировать ее по языку можно: писавшие ее «жрецы» знали только современную русскую грамматику и некоторые украинские диалектные явления.
Речь «новгородских волхвов» обладает внутренним родством с офенской «отверницкой говоркой», в которой нарочито искажаются слова, чтобы затемнить смысл высказывания. Например, прибавляется лишний слог (лето: кулето), заменяется первый слог (товар: шивар), вставляются отдельные звуки (знать: знахтить, плакать: плаксыритъ), изменяются окончания (сласть: сластим), переставляются слоги (солома: масола, стакан налит: скандалит). Существуют также такие формы комического жаргона, как «разговор по шицы», где фраза «пора домой» звучит ширапоцы шимойдоцы, или «разговор по херам», где та же фраза будет звучать ширахерпоцы шимойхероцы.[192] «Новгородские волхвы» применением сходных приемов речи (например, в глагольном формообразовании) создают в «Велесовой книге» резкий контраст между языковой формой и содержанием, чем достигают определенного комического эффекта, скорее всего ненамеренного.
«Велесова книга» уже обсуждалась в научных изданиях, а в 1990 году удостоилась большого исследования О. В. Творогова.[193] В обстоятельном разборе было вполне убедительно показано, что текст представляет собой творение недавнего прошлого, что автором его следует считать плодовитого литератора русской эмиграции Ю. П. Миролюбова. Издатель «Велесовой книги» А. Асов посвятил несколько страниц научной полемике, он вступил в дискуссию по некоторым мелким лингвистическим замечаниям О. В. Творогова, обойдя молчанием аргументацию относительно авторства Ю. П. Миролюбова. Возражения А. Асова, два из которых были разобраны выше, дают ясные testimonia paupertatis. Слишком очевидно незнакомство издателя «Велесовой книги» с другими письменными текстами Древней Руси и славянского Юга, незнание истории славянских языков, непонимание веса и значимости тех лингвистических фактов, о которых ему приходится говорить. Нельзя успешно изучать единственный текст и не ведать ничего о других. А. Асову приятно думать, что начитанность, профессионализм являются помехой при рассмотрении столь сложного явления, как «Велесова книга» (с. 242), в действительности именно они предохраняют от наивных заблуждений и позволяют высказывать здравые суждения. Голос издателя звучит гораздо увереннее, когда, оставив зыбкую почву лингвистических мелочей, он пускает в ход свои самые сильные доводы: «Главное же подтверждение подлинности невозможно точно выразить словами. но исходит из личного духовного опыта. подлинности говорит сам дух "Велесовой книги". Ее мистериальная тайна, великая магия слова» (с. 240).
Защитники «Велесовой книги» не догадываются, что как раз на них лежит тяжесть доказательства (onus probandi) подлинности текста, что от них ожидается нечто большее, чем случайная реакция на замечания критики. В свое время великий востоковед акад. Н. Я. Марр под влиянием потери своего задушевного дела — раскопок древней Айни — углубился в лингвистические мечтания и создал «новое учение» о языке. Сегодня оно забыто, никому не понадобилось доказывать несостоятельность этой странной теории. Напротив, именно сторонники подлинности «Слова о полку Игореве» породили громадную научную литературу, посвященную этому произведению, которое по необычности своей литературной формы нередко вызывало сомнения в подлинности. Выступления лингвистов и литературоведов против подлинности «Велесовой книги» не всех уберегли от соблазна. Впрочем, и в среде специалистов находятся такие, кто благоволит фантазерам, в данном случае учеными-рецензентами издания оказались профессора И. В. Левочкин (Москва), Ю. К. Бегунов (Санкт-Петербург) и Р. Мароевич (Белград).
Между прочим, сам О. В. Творогов своим сближением Ю. П. Миролюбова с известным мистификатором и фальсификатором первой половины XIX века А. И. Сулакадзевым открыл новые перспективы исторической критики г. Асова. Оказывается, так оно и было, и либо эти дощечки, либо какие-то другие сходные хранились у Сулакадзева (с. 208–211). Не исключено, что будут предприняты попытки доказать, что Сулакадзев и сочинил «Велесову книгу». Сама по себе такая возможность существует, ведь Сулакадзев принадлежит той эпохе национального романтизма, когда фальсификация была нормальной формой литературного творчества, находя себе воплощение то песнями западных славян Проспера Мериме, то Оссиановыми песнями Джеймса Макферсона, то Краледворской рукописью Вацлава Ганки. Дощечки — эти или другие — видел А. X. Востоков, «без сомнения крупный ученый», но в отличие от А. Асова не смог прочесть: «Главной причиной, конечно, было то, что А. X. Востоков… многое сделавший для русской православной культуры, был узкоконфессионально ориентирован. Для него русское язычество, как культура, не существовало», — разъясняет А. Асов (с. 210). Знай он, что А. X. Востоков похоронен на Волковском лютеранском кладбище в Санкт-Петербурге, что в 1802 году он написал поэму «Певислад и Зора», построенную на славянской языческой мифологии, —
Пастырь Велесу овна несет,
Чтобы стадо было в целости, —
он выразился бы осторожнее. А. X. Востоков был литературным предтечей А. Асова, но духовной связи между ними нет.
В конце книги приложен список организаций, которые сотрудничают с издательством в деле распространения книги. Это Международное общество Рерихов, Всемирный Русский Собор, Национальный клуб древнерусских ратоборств, Община триверов-сварожичей, Славянская ведическая община в Коломне, Ведическая община в Обнинске, Нижегородская областная языческая община и т. п. Само издательство «Менеджер» и А. Асов располагаются при журнале «Наука и религия», и это обстоятельство может навести на мысль, что враждебное отношение к православию унаследовано ими от старой традиции воинствующего атеизма. Совсем недавно нормой нашей культурной жизни было подозрительное, отравленное идеологией отношение к фактам, полученным путем положительного научного исследования, это именовалось «буржуазной наукой». Сегодня новым жрецам язычества неубедительными кажутся выводы «христианской науки». Но наука едина, она не делится по конфессиям и партиям, по национальной и государственной принадлежности.
Опубликованное в недавние годы Собрание сочинений Ю. П. Миролюбова является лучшим комментарием к «Велесовой книге»: те же мысли, то же понимание славянского язычества, истории и языка; некоторые совпадения в свое время отметил О. В. Творогов. Но возникают сомнения в искренности А. Асова как защитника подлинности этого языческого опуса: слишком мало он использует сочинения Ю. П. Миролюбова для своих комментариев, словно боится сказать слишком много. Из сочинений Миролюбова приведу лишь одну выписку, которая проливает свет на лингвистическую позицию «новгородских волхвов»: «Известно, что в Нове-Городе язык был близок к старочешскому. Так, слово "язык" произносилось "ензык", "голубь" — "голомбь", "дед" — "дяд", "свет" — "свят", "белый" — "бялый", "вера" — "вяра" и т. д. Буква "ять" была в действительности "ятью", ибо произносилась как "я". Относительно особенностей тогдашнего произношения спора нет, так как с этим согласны многочисленные авторы по славяноведению».[194] Все приведенные языковые формы являются, конечно, не старочешскими, а современными польскими, их-то, как мы видим, и предпочитали «новгородские волхвы». Они, конечно, разделяли и ностальгические симпатии Миролюбова, проведшего годы молодости в Чехии. Ссылка в данном случае на авторитет славистики, разумеется, совершенно безосновательна, равным образом ни о какой близости языка древнего Новгорода к чешскому говорить не приходится.
Собрание сочинений Ю. П. Миролюбова вполне объясняет его как личность; из того, что мы знаем об условиях его труда и жизни, становятся понятны причины, по которым он занимался этой фальсификацией. Как православный, он «подтягивал» славянское язычество к православию. В его поступках нет ничего злонамеренного, наивность дилетанта и духовное одиночество взывают к сочувствию и снисхождению.
Для России нового времени характерно напряженное и ревнивое отношение к Европе, иногда оно принимает форму низкопоклонства, иногда форму заносчивого нигилизма. Такое отношение нередко распространяется и на русских за рубежом: мы их бичуем или боготворим. В любом случае их влияние на культурную жизнь России поразительно сильно, хотя не всегда отвечает реальной значимости выдвигаемых ими идей.
Распространение у нас в последнее время национально-патриотических лозунгов в немалой степени связано с влиянием русской зарубежной среды. Там они выступают как порождение эмигрантского быта, они складываются в замкнутой группе, которая, часто ощущая свою ущемленность, компенсирует ее на уровне мифа. Этому социально-психологическому феномену дал в статье «О расизме» (1935) убедительное объяснение надежный и квалифицированный свидетель — Н. С. Трубецкой.[195] Для русской культуры в пределах России не характерно острое восприятие национальных проблем, скорее равнодушие к ним. Это обусловлено и количественно-пространственным фактором русской жизни, и аристократизмом русской культуры, ибо аристократизм — космополитичен. Как формула здесь удобна самохарактеристика Н. А. Бердяева: «Мой универсализм, моя вражда к национализму — русская черта».[196]
Возможно, новые жрецы язычества движимы горячим сознанием национальной полноценности или даже исключительности, в этом случае их привлекает в «Велесовой книге» миф о глубоком прошлом славян и русского народа. Тогда им следует помнить, что нация — это творение совсем недавнего прошлого (о чем уже упомянуто выше). Старые оседлые народы Европы не сохранили воспоминаний и легенд о кочевой праистории. Это вовсе не потому, что их историческая память коротка: народ, перешедший к оседлой жизни, очень скоро теряет самоотождествление с предыдущей стадией своего бытия. Подумайте сами: будет ли зажиточный крестьянин мечтать о шатре и скрипучей цыганской колымаге? Такая карьера соблазнит разве что бобыля. По всей видимости, и этническое самоотождествление, и формы языка, и формы народной словесности приобрели свой исторически засвидетельствованный вид уже в период оседлой жизни народа, иными словами, славяне стали славянами лишь на новом месте своего постоянного обитания. Это место современная этнография называет прародиной и ищет его для славян либо в Полесье, либо на Лабе (Эльбе).
Но возможно, новые жрецы движимы той религиозной идеей, на которую недвусмысленно указывают названия их союзов. Сколь ни странными могут казаться сегодня языческие верования, убеждения и веру должно уважать, не станем превращать наш спор в религиозный диспут. Скажу лишь, что в культурной апологии славянского язычества есть смысл.
Увлеченные идеями прогресса, мы часто закрываем глаза на то, что, как всякая социальная революция, Крещение Руси принесло не только приобретения, но и потери. Крещение Руси открыло исторический период и наглухо закрыло доисторический, поэтому так бедна оказалась наша «доисторическая» память. Если на языческой Руси и была письменность, то применение ее было ограничено торговлей и финансами, редкими дипломатическими казусами вроде договоров с греками, какими-то хроникальными заметками. Произведения народной словесности, например былины, не записывались, языческий культ не нуждался в текстах. Бесписьменную культуру нельзя оценивать только отрицательно и нельзя воображать, что всякая развитая культура обязательно письменная. Мы знаем, что Сократ не пользовался письмом, что изощренные ведические и буддийские трактаты в Индии столетиями сохраняли свою стабильность в устной форме. Широкое применение письменности на Руси началось лишь с приходом христианства, потому что рецитация (чтение вслух) довольно значительного корпуса текстов является непременным условием христианского богослужения. Но в новых условиях письменная фиксация дохристианской словесности оказалась невозможна. Христианский перевод Св. Писания появился на таком языке, который мало отличался от обиходной речи. Этот язык стал языком всей письменности, в результате церковнославянскому влиянию подвергались и такие внехристианские произведения, как «Русская Правда» и грамоты. У христианских народов Европы чтение Св. Писания и церковная литургия осуществлялись на латыни, это давало свободу местным обиходным языкам в области народной словесности. Так, оказались записаны в XII–XIII веках «Песнь о Роланде», «Песнь о моем Си-де», «Нибелунги», скандинавские саги. У нас случайно спасся лишь фрагмент эпоса — «Слово о полку Игореве».
Драма и трагедия — спутники человеческой истории, их не видит близорукий мечтатель-историософ. Жаль потерь, но нельзя отказаться от своего исторического прошлого, сочинить себе других родителей, другое происхождение. Сознавая потери, не будем принимать детские погремушки за утраченные ценности.


продолжение следует...
Копирование материалов с сайта разрешено только с ссылкой на источник.

Категория: Немного о другом | Просмотров: 1569 | Добавил: djadmin | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]

Translate this page into...

Мини-чат

500

Наш опрос

Какие у вас вредные привычки?
Всего ответов: 108

Календарь

«  Январь 2012  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
      1
2345678
9101112131415
16171819202122
23242526272829
3031

Кто откуда



Яндекс.Метрика
Рейтинг Cодружества Славянских Сайтов

Прогноз погоды





Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Друзья союза


Гипотезы и Факты
Родолад РОДобожие - Славяно-Арийская Культура - Наследие Предковъ.
Сказы Велеса.


Наша кнопка